Вадим Чекунов - Тираны. Страх

Трепещет в страхе государь, велит во всех монастырях служить за упокой душ погибших и просить Господа за прощение и исцеление его. Дождем из монет и украшений осыпает он разоренные раньше обители, тысячи рублей жертвует чернецам, лишь бы возносили они свои молитвы громче и чаще.

В спальне чуть светлеет — уходит холодная ночь, сползает ее темное покрывало с кремлевских башен, и выкатывается бледное солнце. С отчаянием Иван вспоминает былые дни, когда тело и дух были несломлены и мчался он на вороном аргамаке наперегонки с женой и ветром на Поклонную гору, чтобы увидеть, как умывают рассветные лучи купола Москвы.

Теперь же под утро являются ему из черноты угла угрюмые опричники. Афонька Вяземский, казненный предатель, новгородский пособник. Басманов-воевода, зарезанный беспутным сыном по приказу Ивана. Сам Федька, удавленный на суку за ненадежность — раз отца смог убить, так и на государя посягнуть сможет… И хоть выделил Иван на помин Федькиной души сто рублей, а вот поди ж ты — скалит, пес такой, белые зубы и вводит в отчаяние. Мишка Черкасский, братец почившей Марии Темрюковны, на кол посаженый, злобно сверкает глазами на смуглом лице… Но этот сам виноват в муке посмертной, не впустил Христа в сердце, дикарем предстал перед Господом. Понуро смотрит на царя Тимошка Багаев, в наказание утопленный в том же Волхове, куда швырял связанных новгородцев, спустя год. А с ним еще десятки таких же кровопийц…

Ивану удается повернуться на бок, чтобы не видеть вылезающих из темноты харь. Он машет рукой, сплошь покрытой волдырями и язвами, и кричит:

— Чур! Чур меня! Сгиньте, душегубцы!

Потом ему удается вздремнуть. Спустя несколько часов он пробуждается посвежевшим и желает принять горячую ванну. Слуги несут царя в мыльню, где с величайшей осторожностью протирают его болячки, тешат его песнопениями, одевают в свежее и возвращают в постель. Ночные кошмары позади. Иван чувствует прилив сил, даже смрад от тела поутих, как ему кажется. Приходит верный Богдан Бельский, скуратовский племянник — единственный человек, кому царь доверяет с тех пор, как пал Малюта при штурме ливонской крепости.

Государь велит подать шахматы. Не таков мастак в них Богдан, каким был Афонька Вяземский или немчура Генка Жаден, но один околел в оковах, другой вовсе сгинул бесследно. Кроме как с Бельским, не с кем Ивану душой отдохнуть за премудрой игрой. Претят ему остальные, да и видит он — тайком носы воротят, гнойного вида и запаха его сторонятся.

— Ну что там кудесники эти, Богдашка? — весело спрашивает царь, расставляя фигуры на полированной ореховой доске. — Они ведь мне мертвому быть напророчили на сегодня. А я вот он, живой и, Бог даст, здоровый скоро стану. Ступай-ка передай им, чтобы сами готовили шеи — раз проку в их прорицаниях никакого.

Бельский поспешно встает, кланяется и спешит в темницу, где вторую неделю сидят северные волхвы, привезенные в Москву во время приступа болезни царя и нагадавшие ему на сегодняшний день кончину. Разъяренный Иван приказал держать их под замком до назначенного времени, пообещав казнить за лжепророчества.

Похоже, сегодня так тому и быть. Не отвернулся Бог от царя, утешил за долгие ночные страдания, даровал облегчение!

В приподнятом настроении, что случается с ним в последнее время совсем редко, Иван тянется к резной фигурке короля из слоновой кости. С удивлением шевелит пальцами и никак не может дотянуться, ухватить за шишковатую голову, оправленную в серебро. Гневаясь, подается вперед всем телом и грузно падает, опрокидывая черное и белое воинства.

Верный Бельский, возвратясь от волхвов — дерзкие пройдохи оттягивают казнь и выклянчивают время до захода солнца, уверяя, что лишь с окончанием дня будет видна их правота, — застает его уткнутым лицом в доску. На миг Богдан застывает в ужасе, затем бросается к телу царя. Тот тянет руку к изголовью кровати — Бельский оборачивается, но ничего, кроме приставленного там царского посоха, не видит. Иван хватает своего любимца и доверенного советника за голову, шепчет в ухо несколько слов, каждое из которых дается с неимоверным трудом.

Царская палата наполняется криками и суматохой — кидаются за врачами, духовниками, поднимают по тревоге кремлевскую стражу, запирают ворота.

Прибежавший митрополит Дионисий торопится исполнить последнюю волю государя — тот возжелал перед смертью принять постриг. Над остывающим телом, от которого отходят растерянные лекари со своими уже бесполезными снадобьями, читают молитвы, наскоро совершают обряд пострижения, облачают в монашеские одеяния и нарекают усопшего Ионой.

Столпившись у смертного одра, испуганно и недоверчиво поглядывают на покойного бояре — а ежели восстанет он, как уже было раз, и уличит их в неверности или неусердной скорби?..

Лишь к исходу следующего дня решаются известить народ, выкрикнув с Красного крыльца слова, в которые трудно поверить: «Государя больше нет с нами!»

Полвека провел на троне Иван Васильевич, первый царь всея Руси.

Тягуче и печально плывет над Москвой колокольный звон на исход души.

У Кремля собирается огромная толпа. Народ волнуется, плачет, скорбит.

На третий день тело государя в монашеской схиме, с крестом на груди и с вложенным в руки царским посохом, усыпанным драгоценными камнями и увенчанным серебристой фигуркой волка, помещают под присмотром Бельского в каменный саркофаг. С громким шорохом задвигается тяжелая плита, на веки вечные. С почестями относят «монаха Иону» в Архангельский собор, где предают погребению рядом с телом убитого им двумя годами ранее сына Ивана.

***

Россию ожидают новые времена, которые назовут Смутными.

И как знать, какую роль в них сыграет монах Чудова монастыря брат Григорий, молчаливо стоящий во время похорон государя в толпе возле собора.